Сумерки

      В одном провинциальном городке население разделилось на два противоборствующих лагеря. С примерно, равным количеством тел и весом мозгов в каждом. Одни называли себя гавнофилами, а другие гавнофобами. И правил в этом городе мэр по фамилии Гавнов. С ударением на первый слог.

На самом деле, в его паспорте стояла фамилия Равнов, но поскольку у мэра была проблема с произношением буквы «Р», то некоторые слова в его исполнении звучали несколько забавно. Особенно его любимая фраза «Ах…всё равно», а выходило, что всё гавно. Вообще – то, так оно и было на самом деле, но людям хотелось большей ясности.

Городок, несмотря на болезненную политическую разобщенность, был опрятным и тихим. А два раза в год – очень даже шумным. Праздновали день города и день рождения мэра. Поскольку эти дни шли друг за другом, то водку пили два дня подряд. А иногда и три. Если день рождения мэра выпадал на воскресенье. Люди готовились к этим замечательным праздникам целый год. Всё спиртное продавалось в местной аптеке и отпускалось по рецептам двоюродного брата мэра, местного ветеринара. Таким образом, основной бизнес в местечке держался под строгим семейным контролем. Одни покупали напитки с этикетками «водка» на флаконах, а другие с этикетками «вино». Собственно, в этом и заключалась принципиальная разница между адептами двух непримиримых городских идеологий. Мэр отчаянно любил водку, то есть, был открытым равнофилом. А равнофобам это было весьма противно и, даже, им гадко становилось на их милых душах от одного упоминания о белом прозрачном напитке. И не был для них убедительным в достаточной мер тот факт, что первым произвел и испробовал на себе этот напиток сам Менделеев Дмитрий Иванович, портрет которого, висел в каждом доме равнофила на самом видном месте. Во дворе у мэра между любимыми его сердцу березками был установлен здоровенный памятник великому русскому ученному. Возле памятника в день рождения хозяина дома, проходили веселые, но весьма важные и торжественные митинги. Сам мэр с сияющими глазами залезал на трехэтажную трибуну, чувствуя себя там вдохновенно и победоносно, как покорители Джомолунгмы. Он начальственно взирал сверху на ликующих громко приветствующих его людей. В этот ликующий круг входили все члены большой и дружной семьи мэра и его охрана в одинаковых серых костюмах. Охранники изо всех сил старались быть незаметными, как им и велела жена главы города, курирующая безопасность мужа. Она постигла ремесло маскировки и безопасности, раскачивая крутыми бёдрами и завороженно слушая часами бесконечный геройский рассказ первой своей любви, молодого инспектора рыбинспекции. Тот соловьём разливался о пойманной им после часовой засады страшной банде заезжих любителей ловли щук во время нереста. Его трель неслась по полям и сексуально билась о барабанные перепонки растревоженной волнительным сюжетом женщины. Все знали, что последнюю щуку в Бестолковом озере выловили ещё внуки Чингисхана несколько столетий назад, и нереститься здесь могли только русалки с рецептурными флаконами в руках. « Но закон есть закон», – нежно убеждала первая любовь будущую первую леди, не отрывая глаз от её бёдер.

В этом году начало праздника

было назначено на 12 часов дня. Двор мэра был обнесен забором из красного кирпича с несколькими маленькими башенками по периметру, в одну из которых были вставлены большие часы с кукушкой. Она должна была с помощью золотой пружины вылетать и прятаться 12 раз, известив миру о начале праздника. Часы работали безотказно и точно уже неделю, так как механизм был заказан и оплачен мэрией у Костика Вашеряна, известного мастера часов с кукушками. Птица была сделана из чистого золота, но перед самым праздником куда – то бесследно исчезла. Чуть позже заметили, что и мастер Вашерян тоже пропал. Ходили упорные слухи, что Костик водил шуры-муры с женой главы города. Поэтому погоню объявлять не стали. Мэр горевал целый день и после ожидаемо неуспешных поисков, к вечеру поручил известному городскому кузнецу придумать замену украденной бесстыжим вором золотой птице на её более дешевую версию.

Времени не было ни ковать, ни куковать. Над циферблатом кузнец со своим помощником сделали дырку, куда насильно запихнули живую кукушку, подложив ей куриные яйца для пущей реалистичности картины. Закрыли всё это репродукцией картины кисти великого Рафаэля «Портрет совсем неизвестного мужчины» во избежание возможных политических репрессий. К этому сюрреалистичному гнезду приставили специального человека, в обязанности которого входило в нужное время отодвинуть картину в сторону и выпустить кукушку на волю. Потом её предполагалось снова поймать и снова запихнуть в дырку. Но ввиду осознания трудности и длительности процесса, птицу решили выпустить один раз в час дня. Это имело хоть какой – то смысл. «Пойдёт»,- благословил градоначальник шизофреническую конструкцию, и время начала праздника было перенесено.

Двор наполнялся воркованием гостей.

Ввиду необычайной и почти врожденной толерантности мэра, на празднество были приглашены лидеры равнофобов . Конечно же ,они были принципиальными личностями и водку в этот яркий и нарядный день не пили даже из уважения к герою торжества. Они пришли со своим вином, громко звеня флаконами, небрежно уложенными в прозрачные полиэтиленовые пакеты, нарочито не скрывая своих политических, несколько наивных, равнофобных взглядов. Не принеся с собой цветы, а таким образом и не возложив их к памятнику Менделееву, лидеры устроились в сторонке под быстро сооруженным и установленным ими большим плакатом “Водки нет”. Они разлили, по предусмотрительно взятым с собою стаканам, вино и показательно открыто выпили.

И только после этого глава делегации выступил со своей равнофобной длинной речью, в которой поздравил мэра с днем рождения, описывая бесконечные достоинства виновника торжества. Облизывая быстро сохнущие губы и выпив два стакана вина во время виртуозного исполнения тоста, а третий, немедленно по завершении вместе со слушателями, он всплакнул и, немного шатаясь, горько запричитал “Если бы не Ваша водка… эх!”

Расчувствовавшийся мэр спустился с трибунных высот и дружески обнял главного равнофоба, сказав ему какие- то теплые слова на ушко, вспомнив о дружбе с самого детства. Ведь они вместе учились в одной школе. Да и как им было не учиться вместе, если в городе была всего одна школа.

Члены равнофобской делегации находчиво решили воспользоваться сентиментальным моментом и подсунули мэру стакан вина. За дружбу с оппозицией. Но тот был начеку и с отеческой грустью в глазах пояснил неразумным сторонникам оппозиционного лагеря, что если все будут пить вино, то оппозиция перестанет существовать и борьбы не получится никогда и никак. «А без борьбы, ну что за жизнь?»- с чувством добавил городской голова. Таким образом, вежливо извернувшись, отказался от специально привезенного для этого случая заграничного вина разлива прошлого года, расстроив тем самым виртуозный трюк равнофобов. И они, покорённые только что услышанной мудростью и смущённые крайне нежелательной перспективой перестать существовать, сбились неловкой серой стайкой. Быстро посоветовались и приняли твёрдое решение несколько умерить активность, вырвав с корнем из своих сердец провокационные намерения как пункт политической борьбы.

Вернувшись к себе на вершину трибуны,

украшенной берёзовыми вениками и поделками из дерева местных умельцев, мэр посмотрел на башенные часы. Большая стрелка указывала ровно на двенадцать, а маленькая на час. Он незаметно подал сигнал, Рафаэля отодвинули в сторону, и под восторженные овации гостей кукушка вылетела из дырки, заполненной куриными яйцами, аккуратно уложенными в бумажный лоток. Мэр налил водку в красивую хрустальную рюмку и, держа крепко её в правой руке, принялся отчитываться за проделанную за истекший с прошлого дня рождения год. Речь мэра была недолгой, но весьма содержательной и деловой. Он рассказывал о недостроенной дороге по причине неизвестно кем слямзенных бюджетных денег. Потом – о разрушенном последней войной складе плетёных корзин, не поддающемуся восстановлению из-за утерянных чертежей, которые были сделаны несомненно талантливым, тогда ещё шестилетним мальчиком, Равновым старшим. Потом градоначальник рассказал про дом быта для новорожденных и спортклуб для занятий кёрлингом, тхэквондо и греблей. Равнофобная оппозиция, не имеющая доступа к любой важной и закрытой информации, которая в узких кругах близких к мэру называлось кулуарной, пыталась уже который год понять на своих, часто устраиваемых заседаниях, что же такое дом быта для новорождённых. Выпивая до последней капли вино, в котором гнездилась истина, так и не могли предложить варианты ответа.

Кёрлинг и тхэквондо они вообще не обсуждали, так как представляли себе явно, что после третьего стакана эти, неведомые доселе слова, им не произнести. К тому же, они были уверены, что названия эти придумал сам мэр для усиления политического эффекта, производимого им на жителей городка своим избыточным интеллектом.

А вот греблю обсуждали с удовольствием, хитро подмигивая и как бы напоминая друг другу, как выразительно смешно произносит это слово градоначальник.

Часть выступления была посвящена строительству больницы будущего. Причём, такого далёкого, что заселение Марса казалось более реальным и плёвым делом.

В самом конце, отругав последними словами фашистов всего мира за разрушенный склад, мэр закатил зрачки к небу, видимо вспоминая своего гениального отца и не мигая махнул ещё водки прямо из графина.

Последние слова градоначальника утонули в овациях. Люди плакали и радовались. И даже некоторые представители из противоборствующих станов обменялись стаканами. И трудно было понять, то ли это было актом проявления дружбы, то ли предательством по отношению к своим несломленным товарищам, продолжающим консервативно и последовательно пить свои идеологические напитки.

Праздник чуть не испортил местный учитель химии. Он пришёл трезвым, обманув охрану и, прокравшись каким-то образом к самой трибуне, развернул помятый плакат, на котором было написано «ПЕРИОДИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА» и куча латинских букв. Он, понимая, что слОва ему не дадут ни за какие деньги, которых у него отродясь и не было, начал выкрикивать названия химических элементов. Но уже на возгласе « гелий» его взяли за локти люди из тайной охраны и, рассекретив себя этим вынужденным действием, тихонько вывели учителя за ворота. Уже там, за оградой, взволнованно плюнув в спину своих врагов, он выкрикнул «Трезвость не порок», чем вызвал лишь смех проходящих мимо его учеников, молодых двоечников.

Формальная часть праздника завершилась.

На трибуну выскочил маленький краснолицый человек и гордо заорал что есть мочи «Продано кушать». Заместитель мэра по организации досуга критически перепутал от волнения и длительного ожидания выхода на сцену порядок и правильность произнесения слов в не таком уж и длинном тексте. Он сконфузился и, стремительно теряя актёрский запал, ещё и позабыл, как того требовал сценарий проведения праздника, широко развести руки в пригласительном приветствии в конце своего и без того некачественного выступления. Роль была провалена, но смысл сказанного был донесён ясно и чутко воспринят всеми присутствующими. Волны равнофобии и равнофилии с нарастающим рокотом, брызгаясь пеной, слились в единый поток, быстро и мощно докатившийся до накрытого цветным ковром из всевозможных изысканных блюд бескрайнего стола.

Придавленные едва переносимым счастьем люди барахтались в еде, как воробьи в осенней луже

И никто не заметил, как предельно тактично улыбнулся едва видимый за возложенными цветами, каменный, как никогда, Дмитрий Иванович.